СЛУШАТЬ
Поезд постепенно обрастал бытом. Иностранцы, выехавшие
из Москвы в белых мраморных воротничках, тяжелых шелковых галстуках и добротных пиджаках, постепенно стали распоясываться в буквальном смысле слова. Одолевала жара.
Первой ласточкой оказался один из американцев. Стыдливо посмеиваясь, он вышел однажды из своего вагона в странном наряде. На нем были:

• желтые толстые башмаки;
• шерстяные чулки по колено;
• штаны гольф.

С тех пор пошло и пошло. Чем жарче становилось (а жарче становилось все время), тем меньше иностранцев оставалось верными идее европейского костюма.

СЛУШАТЬ
Алма-Ата еще сохранила свой старорежимный вид полковничьего городка. Вся она обставлена одноэтажными, одноквартирными домиками с деревянными ставнями наружу, резными карнизами и тенистыми помещичьими крылечками.
Но не остаться Алма-Ате полковничьим городком даже с виду.
Турксиб преобразит столицу Казахстана.
Уже свозятся по городской ветке строительные материалы. Городу тесно. Столько предстоит дела, что неизвестно даже, за что раньше взяться. Строить ли раньше усовершенствованные мостовые или прокладывать прежде всего канализацию
и водопровод, либо взяться за устройство большого курорта в Медео, альпийской местности в 14-ти километрах от города, где пейзажу не хватает только сенбернара с привязанной к ошейнику плиткой шоколада «Гала-Петер», чтобы стать точно похожим на всемирно известные швейцарские ландшафты.

СЛУШАТЬ
Айна-Булак — место смычки северного и южного участков. В этом месте ляжет последний рельс и будет забит последний костыль.
А два с половиной года назад укладочные городки были разделены 1440 километрами пустыни, прорезанной реками и прегражденной скалистыми холмами. Соревнуясь в работе, городки сближались, преодолевая пески и продираясь сквозь снежные бури.
Вот подается последняя пара рельсов. Мгновение, и последний удар! Есть! Смычка состоялась. Стреляли друг другу. Мощное «Ура!» рвалось из сотен грудей. Это были незабываемые минуты.
Люди обнимались, поздравляли друг друга с победой. Ветераны строительства не могли сдерживать слезы радости.

СЛУШАТЬ
Пока под керосино-кадильными фонарями шел митинг и все население Луговой столпилось у трибуны фоторепортер с двумя аппаратами, штативом с машинкой для магния кружил вокруг арки.
Арка казалась фотографу подходящей. Она получилась бы на снимке отлично. Но поезд, стоявший шагах в двадцати, получился бы слишком маленьким. Если же снимать со стороны поезда, то маленькой получилась бы арка.
В таких случаях Магомет, не долго думая, шел к горе, отлично понимая, что уж гора-то безусловно к нему не пойдет. Но фоторепортер предпочитает, чтобы гора шла к нему. Он сделал то, что показалось ему самым простым. Попросил подвинуть поезд под арку таким же легким тоном, как просят в трамвае немножко подвинуться.

СЛУШАТЬ
В Арыси спецвагоны окончательно оформились в спецпоезд. Скорые Полторацкий, облегченно бренча чайниками, побежал на Ташкент. А спецпоезд, получивший название «литер А», в связи с чем ему были дарованы особые преимущества (проход вне всякой очереди впереди скорых поездов), незлобиво простоял в Арыси лишних пять часов.
Мимо снеговых цепей, с грохотом перекатываясь через искусственные сооружения (мостики, трубы для пропуска весенних вод и др.), а так-же бросая трепетную тень на горные ручьи, «литер А» проскочил Чимкент и долго вертелся под самым боком большой снеговой горы.
Не будучи в силах одолеть перевал сразу, «литер А» подскакивал к горе то справа, то слева, поворачивал назад, пыхтел, возвращался снова, терся о гору пыльно-зелеными своими боками, всячески хитрил и выскочил, наконец, на волю. Исправно проработав колесами всю ночь, поезд молодецки осадил на станции Аулие-Ата.

СЛУШАТЬ
Для иностранцев широкое поле деятельности открылось тотчас за Оренбургом, когда они увидели первого верблюда, первую юрту и первого казаха. По меньшей мере двадцать фотоаппаратов нацелились на высокомерную павлинью морду верблюда. Началась экзотика: Восток, мифы, корабли пустыни, «киргиз-кайсацкие орды», загадочные души монголов, вольнолюбивые сыны степей, Пьер Бенуа наяву и вообще «Тысяча и одна ночь».
Но уже на следующем разъезде, где поезд остановился случайно, романтический бред дал первую трещину.
В степи лежали красные цилиндрические бочки, железная тара для горючего, желтел новый деревянный барак, и перед ним, тяжело втиснувшись в землю гусеничными цепями, тянулась тракторная шеренга.
На решетчатом штабеле шпал стояла девушка-трактористка в черном рабочем комбинезоне и валенках.
Тут советские корреспонденты взяли реванш. Держа фотоаппараты на уровне глаз, они стали подбираться к девушке. Но если верблюд фотографировался с полным сознанием своего права на известность то трактористка оказалась куда более скромной.
Снимков пять она перенесла спокойно, а потом покраснела и ушла Фотографы перекинулись на тракторы. Кстати, на горизонте виднелась цепочка верблюдов, отлично укладывавшаяся в рамку кадра под названием «Старое и новое» или «Кто кого».

СЛУШАТЬ
В семь часов двадцать пять минут от голой асфальтовой пристани Казанского вокзала отчалил странный поезд. Тащили его два паровоза — такой он был длинный и тяжелый Собственно говоря, тут были два поезда, соединенные вместе. Один скорый, шел на Полторацк, другому же, специальному, в Арыси предстояло отделиться и взять на восток — к Турксибу. Потому и население соединенных поездов уже на вокзале повело себя по-разному
Скорые Полторацкие пассажиры кряхтя, впихивали в вагоны дорожные корзины с болтающимися, как серьги, черными замочками, крепкие деревянные, под кожу, чемоданы и лакированные фанерные саквояжи.
Специальные турксибовские втаскивали в свои норы фотоаппараты и походные пишущие машинки.
Скорые пассажиры долго и беззвучно целовались с провожающими.
Специальные ни с кем не целовались.

СЛУШАТЬ
Турксиб (Туркестано-Сибирская магистраль) — железная дорога, соединившая Сибирь и Среднюю Азию, построенная в 1927—1930 годах. Стала одной из главных строек первой пятилетки СССР.

В 1929 году увидел свет Первый сборник материалов работников ЛЕФа (Левый фронт искусств) под названием «Литература факта», в котором была провозглашена необходимость перехода новой советской литературы от беллетристики к очерку, от вымысла – к факту. Большая литература, пользуясь материалом времени, должна была выйти из кабинетов писателей на производство, повернуться "лицом к газете".
В газете, этом коллективном «осознавателе» социалистического строительства, оказались тесно переплетены слово и визуальный образ, закрепляя союз пера и фото.
В очерках рабочих и сельских корреспондентов торжествовала вовсе не речь, но взгляд: литературному и грамматически выверенному языку придавалось гораздо меньшее значение, чем необходимости «увидеть» и зафиксировать:
«Рабкоровская функция, как таковая, состоит не в том, чтобы красиво и гладко написать, чтобы знать, где расставлять запятые и разбираться в знаках препинания. Она состоит в том, чтобы хорошо нюхать настроение массы, быть щупальцами в этой массе», – утверждал на Всесоюзном совещании рабкоров Николай Бухарин.
В то же время фотографическое свидетельство выходило далеко за рамки простой фиксации реальности. Перед фотокорреспондентами встал вопрос не "что снимать?", но "как снимать?". Как найти новую эстетику, подъем и пафос для выражения фотографией новых социалистических фактов? Именно об этом говорил в своем «Предостережении» Александр Родченко:
«Новый завод на снимке не просто факт, а факт гордости и радости индустриализации страны Советов, и это надо найти, "как снять"».
Переустановка новой советской литературы на действенность, переход от вымысла к "факту" ознаменовали поиск нового языка, который был бы адекватен новой действительности. В газете очерк и фотография, дополняя друг друга, не просто отражали реальность, но моделировали ее, создавая свою уникальную картину советской повседневности.