Литературная карта Петербурга

Анна Ахматова
Николай Гумилев
Сергей Есенин
Осип Мандельштам
Владимир Маяковский
Владимир Набоков
Игорь Северянин
Тэффи (Надежда Лохвицкая)
Велимир Хлебников
Владислав Ходасевич

(настоящая фамилия — Горенко, 1889–1966) — поэт, переводчик, литературовед, классик русской литературы XX века; входит в число крупнейших поэтов-акмеистов.

Проникновенные строки А. Ахматовой «Разлучение наше мнимо: / Я с тобою неразлучима, /Тень моя на стенах твоих, / Отраженье мое в каналах, / Звук шагов – в эрмитажных залах», написанные поэтессой во время эвакуации в Ташкент, словно вобрали в себя важнейшие темы и образы её творчества.

Имя Анны Ахматовой неразрывно связано с историей Серебряного века.
Мастер любовной лирики, автор поэтических сборников «Вечер» (1912), «Чётки» (1914), «Белая стая» (1917), «Подорожник» (1921), «Anno Domini» (1922), «Бег времени» (1963), «Поэмы без героя» и поэмы «Реквием»; лауреат премии «Этна-Таормина» (Италия, 1964) и обладатель почётной степени доктора Оксфордского университета (1965) за научные работы о творчестве А. С. Пушкина, номинант на Нобелевскую премию по литературе (1965 и 1966).

«Ахматову я бы советовал начинать читать, ― признавался литературовед Роман Тименчик, ― с любого места, на каком откроется большая книга ее стихов. Мне когда-то она в школьные годы открылась на "Жарко веет ветер душный" — и это было удачей, я вошел в ее поэзию с самого начала, со входной двери, через сени».

Писательский дом («Писательский недоскрёб»). Дом Придворного оркестра.
Архитектор: Л. Руска, А. К. Буржуа.
Год постройки: 1800-е, 1838, 1934 – «писательская надстройка»

С 31 августа по 28 сентября 1941 г., до эвакуации в Ташкент, Анна Ахматова жила в Писательском доме ― в кв. №130 у Томашевских. Во время участившихся артобстрелов «переселилась» в дворницкую Моисея Епишкина, желая находиться ближе к бомбоубежищу.

Из воспоминаний З. Б. Томашевской:
«Замкнулось кольцо блокады. Взята Мга. Постепенно город стал наполняться беженцами из области. Начались бомбежки. Во двор Фонтанного дома упали зажигалки, Николай Николаевич Пунин увел свою семью в подвалы Эрмитажа, где многим художникам и музейным работникам Иосиф Абгарович Орбели предоставил убежище. Анна Андреевна осталась одна. Ей было страшно. 31-го она позвонила.

Борис Викторович (Томашевский) зашел за ней и привел на канал Грибоедова. <…> Первые дни Анна Андреевна, как всегда, жила в маминой комнате. Так бывало и раньше. 6 сентября была первая серьезная бомбежка – горели Бадаевские склады. 8-го бомба упала совсем близко – в Мошковом переулке, потом на Дворцовой набережной. Ходить по лестнице в наш пятый этаж стало трудно. Анна Андреевна запросилась жить в убежище. А убежищем был широкий подвальный коридор с каменными сводами, со стенами толщиной метр сорок. В него выходили все дворницкие нашего дома (тогда в домах было много дворников). Дворник Моисей Епишкин разрешил поставить тахту в его прихожую. Моисей был рыжий, удивительно молчаливый и добродушный человек, никогда никому ни в чем не отказывавший. Он всегда сидел в будке у наших ворот, а если был свободен, то рядом на лавочке и покуривал. Борис Викторович называл его философом. 17 сентября случилась беда. Анна Андреевна попросила Моисея купить ей пачку "Беломора". Он пошел и не вернулся. У табачного ларька на улице Желябова разорвался дальнобойный снаряд. Всю жизнь Анна Андреевна помнила этот день».
Ахматову эвакуировали 28 сентября 1941 года: сначала в Москву, затем в Ташкент, где она выступала в госпиталях, читала стихи раненым солдатам.
В Северную столицу поэтесса смогла вернуться лишь в 1944 году.

Писательский дом («Писательский недоскрёб»). Дом Придворного оркестра.
Архитектор: Л. Руска, А. К. Буржуа.
Год постройки: 1800-е, 1838, 1934 – «писательская надстройка»

С 31 августа по 28 сентября 1941 г., до эвакуации в Ташкент, Анна Ахматова жила в Писательском доме ― в кв. №130 у Томашевских. Во время участившихся артобстрелов «переселилась» в дворницкую Моисея Епишкина, желая находиться ближе к бомбоубежищу.

Из воспоминаний З. Б. Томашевской:
«Замкнулось кольцо блокады. Взята Мга. Постепенно город стал наполняться беженцами из области. Начались бомбежки. Во двор Фонтанного дома упали зажигалки, Николай Николаевич Пунин увел свою семью в подвалы Эрмитажа, где многим художникам и музейным работникам Иосиф Абгарович Орбели предоставил убежище. Анна Андреевна осталась одна. Ей было страшно. 31-го она позвонила.

Борис Викторович (Томашевский) зашел за ней и привел на канал Грибоедова. <…> Первые дни Анна Андреевна, как всегда, жила в маминой комнате. Так бывало и раньше. 6 сентября была первая серьезная бомбежка – горели Бадаевские склады. 8-го бомба упала совсем близко – в Мошковом переулке, потом на Дворцовой набережной. Ходить по лестнице в наш пятый этаж стало трудно. Анна Андреевна запросилась жить в убежище. А убежищем был широкий подвальный коридор с каменными сводами, со стенами толщиной метр сорок. В него выходили все дворницкие нашего дома (тогда в домах было много дворников). Дворник Моисей Епишкин разрешил поставить тахту в его прихожую. Моисей был рыжий, удивительно молчаливый и добродушный человек, никогда никому ни в чем не отказывавший. Он всегда сидел в будке у наших ворот, а если был свободен, то рядом на лавочке и покуривал. Борис Викторович называл его философом. 17 сентября случилась беда. Анна Андреевна попросила Моисея купить ей пачку "Беломора". Он пошел и не вернулся. У табачного ларька на улице Желябова разорвался дальнобойный снаряд. Всю жизнь Анна Андреевна помнила этот день».
Ахматову эвакуировали 28 сентября 1941 года: сначала в Москву, затем в Ташкент, где она выступала в госпиталях, читала стихи раненым солдатам.
В Северную столицу поэтесса смогла вернуться лишь в 1944 году.

Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Шереметевский дворец (Фонтанный Дом).
Архитектор: С. И. Чевакинский, Ф. С. Аргунов; Н. Л. Бенуа, Х. Мейер, Д. Квадри, И. Д. Корсини.
Дата постройки: 1746–1750; флигели – 1811–1813, 1821, 1845, 1867.

Первый период жизни Ахматовой в Фонтанном Доме (1918–1920).

Осенью 1918 года Анна Ахматова поселилась в северном флигеле Фонтанного Дома ― в комнате мужа, ассиролога, ученого и поэта Владимира Казимировича Шилейко, которую называла «шумерийской кофейней». В сборник «Подорожник» («Лихолетье», 1921) вошло только одно стихотворение, написанное Ахматовой в период 1918–1920 гг.
В дневниковой записи Натальи Колпаковой, ученицы Шилейко по поэтической студии во «Всемирной литературе», сохранилось следующее описание ее встречи с Анной Ахматовой осенью 1919 года: «В большой продолговатой комнате было почти темно.

Только окна, не закрытые занавесками, белели туманными пятнами. Высокие ширмы делили комнату поперек... из-за ширмы вышла высокая, очень гибкая и тонкая женщина, зябко кутавшаяся в тонкий шелковый платок, покрывавший ее плечи. Легкой колеблющейся походкой Анна Андреевна подошла и протянула мне руку. Я назвала себя... <...> Меня пленил ее голос – такой глубокий, выразительный, негромкий. Анна Андреевна зажгла жестяную керосиновую лампу, поставила ее на стол, указала мне кресло подле полукруглого старинного дивана, стоявшего в углу, и сама села в другое, глубоко погрузившись в него. Пламя лампочки было маленькое, тусклое, едва освещавшее угол, где мы сидели, но при его мерцанье я все-таки могла разглядеть лицо Анны Андреевны, сидевшей спиной к свету. Не все его черты были правильны, но ощущение своеобразного обаяния и красоты охватило меня как-то сразу... <...> В надломе бровей и уголках сжатых губ сквозило что-то скорбное, взгляд был замкнут, будто уходил в какую-то бездонную внутреннюю глубину».

Второй период жизни Ахматовой в Фонтанном Доме (1924–1952, эвакуация в Ташкент – 1941–1944).

Летом 1922 года Николай Николаевич Пунин, искусствовед, сотрудник Русского музея, получил в Фонтанном доме квартиру №44, находящуюся в южном дворовом флигеле дворца. Впервые Анна Ахматова оказалась здесь в гостях в октябре того же года. После ее визита Пунин записал в дневнике: «Какая странная и ровная пустота там, где ты еще час назад наполняла все комнаты и меняла размеры всех вещей». В середине 20-х годов Анна Андреевна переехала жить в Фонтанный дом, став гражданской женой Пунина. Присутствие в квартире первой семьи Пунина, а также его многочисленных родственников, регулярно останавливающихся в доме, отсутствие собственной комнаты (поэтесса спала на диванчике в кабинете своего мужа) –стали непростым испытанием для Ахматовой. «Если говорить о том, как работала Анна Андреевна… Мне очень трудно представить себе ее сидящей за письменным столом… Она предпочитала быть в постели… со своими тетрадями, блокнотами, книгами, в постели лежа, писала или читала», – вспоминала об Ахматовой дочь Пунина Ирина.
В гости к Пунину и Ахматовой приходили многие знаменитости – К. Малевич, В. Татлин, Н. Тырса, В. Маяковский, Е. Замятин, О. Мандельштам, Б. Пильняк.
А в 1929 году в этой квартире поселился сын Ахматовой и поэта-акмеиста Николая Гумилева – Лев Гумилев (Лёвушка). Юному Леве выделили скромный угол в коридоре, который в шутку называли «Левушкиным кабинетом».
После расставания с Пуниным в 1938 году Ахматова осталась жить в Фонтанном доме. Она заняла комнату, в которой, по признанию поэтессы, «самое красивое ― клён за окном».
Сегодня в южном флигеле Шереметевского дворца расположен музей А. Ахматовой, открытый в 1989 году.

Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Шереметевский дворец (Фонтанный Дом).
Архитектор: С. И. Чевакинский, Ф. С. Аргунов; Н. Л. Бенуа, Х. Мейер, Д. Квадри, И. Д. Корсини.
Дата постройки: 1746–1750; флигели – 1811–1813, 1821, 1845, 1867.

Первый период жизни Ахматовой в Фонтанном Доме (1918–1920).

Осенью 1918 года Анна Ахматова поселилась в северном флигеле Фонтанного Дома ― в комнате мужа, ассиролога, ученого и поэта Владимира Казимировича Шилейко, которую называла «шумерийской кофейней». В сборник «Подорожник» («Лихолетье», 1921) вошло только одно стихотворение, написанное Ахматовой в период 1918–1920 гг.
В дневниковой записи Натальи Колпаковой, ученицы Шилейко по поэтической студии во «Всемирной литературе», сохранилось следующее описание ее встречи с Анной Ахматовой осенью 1919 года: «В большой продолговатой комнате было почти темно.

Только окна, не закрытые занавесками, белели туманными пятнами. Высокие ширмы делили комнату поперек... из-за ширмы вышла высокая, очень гибкая и тонкая женщина, зябко кутавшаяся в тонкий шелковый платок, покрывавший ее плечи. Легкой колеблющейся походкой Анна Андреевна подошла и протянула мне руку. Я назвала себя... <...> Меня пленил ее голос – такой глубокий, выразительный, негромкий. Анна Андреевна зажгла жестяную керосиновую лампу, поставила ее на стол, указала мне кресло подле полукруглого старинного дивана, стоявшего в углу, и сама села в другое, глубоко погрузившись в него. Пламя лампочки было маленькое, тусклое, едва освещавшее угол, где мы сидели, но при его мерцанье я все-таки могла разглядеть лицо Анны Андреевны, сидевшей спиной к свету. Не все его черты были правильны, но ощущение своеобразного обаяния и красоты охватило меня как-то сразу... <...> В надломе бровей и уголках сжатых губ сквозило что-то скорбное, взгляд был замкнут, будто уходил в какую-то бездонную внутреннюю глубину».

Второй период жизни Ахматовой в Фонтанном Доме (1924–1952, эвакуация в Ташкент – 1941–1944).

Летом 1922 года Николай Николаевич Пунин, искусствовед, сотрудник Русского музея, получил в Фонтанном доме квартиру №44, находящуюся в южном дворовом флигеле дворца. Впервые Анна Ахматова оказалась здесь в гостях в октябре того же года. После ее визита Пунин записал в дневнике: «Какая странная и ровная пустота там, где ты еще час назад наполняла все комнаты и меняла размеры всех вещей». В середине 20-х годов Анна Андреевна переехала жить в Фонтанный дом, став гражданской женой Пунина. Присутствие в квартире первой семьи Пунина, а также его многочисленных родственников, регулярно останавливающихся в доме, отсутствие собственной комнаты (поэтесса спала на диванчике в кабинете своего мужа) –стали непростым испытанием для Ахматовой. «Если говорить о том, как работала Анна Андреевна… Мне очень трудно представить себе ее сидящей за письменным столом… Она предпочитала быть в постели… со своими тетрадями, блокнотами, книгами, в постели лежа, писала или читала», – вспоминала об Ахматовой дочь Пунина Ирина.
В гости к Пунину и Ахматовой приходили многие знаменитости – К. Малевич, В. Татлин, Н. Тырса, В. Маяковский, Е. Замятин, О. Мандельштам, Б. Пильняк.
А в 1929 году в этой квартире поселился сын Ахматовой и поэта-акмеиста Николая Гумилева – Лев Гумилев (Лёвушка). Юному Леве выделили скромный угол в коридоре, который в шутку называли «Левушкиным кабинетом».
После расставания с Пуниным в 1938 году Ахматова осталась жить в Фонтанном доме. Она заняла комнату, в которой, по признанию поэтессы, «самое красивое ― клён за окном».
Сегодня в южном флигеле Шереметевского дворца расположен музей А. Ахматовой, открытый в 1989 году.

Арт-кафе «Бродячая собака». Дом Жако.
Архитектор: К. И. Росси, П. П. Жако.
Год постройки: 1831.

Анну Ахматову в «Бродячей собаке» всегда сопровождала толпа из многочисленных друзей и поклонников. Поэтесса любила здесь бывать. Она посвятила знаменитому артистическому кабаре несколько стихотворений: «Все мы бражники здесь, блудницы…», «Да, я любила их, те сборища ночные…»
Поэт Б. Лившиц запомнил ее такой в паре с Н. Гумилевым: «Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося к ней навстречу Пронина вписать в «свиную» книгу свои последние стихи. <…> В длинном сюртуке и черном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилев, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину».

Арт-кафе «Бродячая собака». Дом Жако.
Архитектор: К. И. Росси, П. П. Жако.
Год постройки: 1831.

Анну Ахматову в «Бродячей собаке» всегда сопровождала толпа из многочисленных друзей и поклонников. Поэтесса любила здесь бывать. Она посвятила знаменитому артистическому кабаре несколько стихотворений: «Все мы бражники здесь, блудницы…», «Да, я любила их, те сборища ночные…»
Поэт Б. Лившиц запомнил ее такой в паре с Н. Гумилевым: «Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося к ней навстречу Пронина вписать в «свиную» книгу свои последние стихи. <…> В длинном сюртуке и черном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилев, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину».

Сергей Александрович Есенин

(1895–1925) — поэт,

критик, публицист, один из выдающихся поэтов ХХ века; представитель новокрестьянской поэзии, имажинизма.

«Отговорила роща золотая...», «Белая берёза / Под моим окном…», «Низкий дом с голубыми ставнями...», «Мне осталась одна забава…», «Дай, Джим, на счастье лапу мне» ― эти поэтические строки, ставшие хрестоматийными, принадлежат самобытному поэту с особенной судьбой ‒ Сергею Есенину.

Яркое поэтическое дарование, внешняя привлекательность и богатство щедрой русской натуры, выражающейся в «озорной, непокорной, безудержной стихии, не только в стихах, а в каждом движении», явились одной из «загадок его гения и вместе с тем – первопричиной драматических изломов его судьбы, «уходов» и «возвращений», падений и взлетов, душевных «бурь и гроз», которым суждено было воплотиться в бессмертные стихи…» В лирике Есенина соединились страстная устремленность к небесному, вечному и трагическое осознание обреченности, столь близкие «таинственной русской душе».

Автор знакомых с детства стихов «Береза», «Черемуха», «Зима», поэтических книг «Радуница», «Сельский часослов», «Любовь хулигана», «Москва кабацкая» и многих других, поэм «Анна Снегина», «Чёрный человек», драматической поэмы «Пугачёв».

Книжный магазин М. О. Вольфа (ныне ― Книжная лавка писателей). Дом П. И. Лихачева.
Архитектор: А. В. Иванов.
Год постройки: 1799-1806, 1877-1878.

В 1915 году, вскоре после прибытия в Петроград, Есенин направился в книжный магазин Вольфа, который находился «сразу за Аничковым мостом». Здесь он хотел узнать адрес поэта Александра Блока, который являлся кумиром начинающего автора. Адрес в лавке ему подсказали.
Знаменательная встреча двух величайших русских поэтов, С. Есенина и А. Блока, состоялась 9 марта 1915 года.
«9 марта 1915 г. <...> Днем у меня рязанский парень со стихами. Крестьянин Рязанской губ... 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные», ― оставил короткую запись об этом событии Александр Блок.
Блок назвал своего нового знакомого «талантливым крестьянским поэтом-самородком», дал Есенину рекомендательные письма, в том числе к Сергею Городецкому. А Городецкий помог дебютанту попасть в мир петроградских журналов.

З. И. Ясинская. Мои встречи с Сергеем Есениным.
«Мы знали, что, приехав в Петроград, Есенин прямо с вокзала явился к Блоку, и осторожно спросили, не разочаровал ли его Блок при личном свидании? Ведь Блок, говорили мы, такой гордый или самоуглубленный, не поймешь, ходит высоко подняв голову, не замечая простых людей <...> Помнится, как горячо стал Есенин защищать Блока:
— Тут другое… Блок не только такой, как его стихи, он намного лучше своих стихов.
Есенин говорил, что Александру Блоку он бы простил все».

Книжный магазин М. О. Вольфа (ныне ― Книжная лавка писателей). Дом П. И. Лихачева.
Архитектор: А. В. Иванов.
Год постройки: 1799-1806, 1877-1878.

В 1915 году, вскоре после прибытия в Петроград, Есенин направился в книжный магазин Вольфа, который находился «сразу за Аничковым мостом». Здесь он хотел узнать адрес поэта Александра Блока, который являлся кумиром начинающего автора. Адрес в лавке ему подсказали.
Знаменательная встреча двух величайших русских поэтов, С. Есенина и А. Блока, состоялась 9 марта 1915 года.
«9 марта 1915 г. <...> Днем у меня рязанский парень со стихами. Крестьянин Рязанской губ... 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные», ― оставил короткую запись об этом событии Александр Блок.
Блок назвал своего нового знакомого «талантливым крестьянским поэтом-самородком», дал Есенину рекомендательные письма, в том числе к Сергею Городецкому. А Городецкий помог дебютанту попасть в мир петроградских журналов.

З. И. Ясинская. Мои встречи с Сергеем Есениным.
«Мы знали, что, приехав в Петроград, Есенин прямо с вокзала явился к Блоку, и осторожно спросили, не разочаровал ли его Блок при личном свидании? Ведь Блок, говорили мы, такой гордый или самоуглубленный, не поймешь, ходит высоко подняв голову, не замечая простых людей <...> Помнится, как горячо стал Есенин защищать Блока:
— Тут другое… Блок не только такой, как его стихи, он намного лучше своих стихов.
Есенин говорил, что Александру Блоку он бы простил все».

Доходный дом.
Архитектор: П. И. Балинский.
Год постройки: 1830, 1890.

В небольшой двухкомнатной квартирке на втором этаже дома № 33 по Литейному проспекту поселились Сергей Есенин и его первая жена Зинаида Райх. Здесь молодые обосновались после возвращения из путешествия по русскому Северу, во время которого Есенин сделал девушке предложение.
Об этом счастливом времени в жизни поэта сохранились мемуары его петроградского друга Владимира Степановича Чернявского. Приведём отрывок из них, относящийся к осени 1917 года.
«В доме № 33 по Литейному проспекту молодые Есенины наняли во втором этаже две комнаты с мебелью, окнами во двор. С ноября по март я был у них частым, а то и ежедневным гостем. Жили они без особенного комфорта (тогда не до того было), но со своего рода домашним укладом и не очень бедно. Сергей много печатался, и ему платили как поэту большого масштаба. И он, и Зинаида Николаевна умели быть, несмотря на начавшуюся голодовку, приветливыми хлебосолами. По всей повадке они были настоящими "молодыми".

Сергею доставляло большое удовольствие повторять рассказ о своём сватовстве, связанном с поездкой на пароходе, о том, как он "окрутился" на лоне северного пейзажа. Его, тогда еще не очень избалованного чудесами, восхищала эта неприхотливая романтика и тешило право на простые слова: «У меня есть жена».

Доходный дом.
Архитектор: П. И. Балинский.
Год постройки: 1830, 1890.

В небольшой двухкомнатной квартирке на втором этаже дома № 33 по Литейному проспекту поселились Сергей Есенин и его первая жена Зинаида Райх. Здесь молодые обосновались после возвращения из путешествия по русскому Северу, во время которого Есенин сделал девушке предложение.
Об этом счастливом времени в жизни поэта сохранились мемуары его петроградского друга Владимира Степановича Чернявского. Приведём отрывок из них, относящийся к осени 1917 года.
«В доме № 33 по Литейному проспекту молодые Есенины наняли во втором этаже две комнаты с мебелью, окнами во двор. С ноября по март я был у них частым, а то и ежедневным гостем. Жили они без особенного комфорта (тогда не до того было), но со своего рода домашним укладом и не очень бедно. Сергей много печатался, и ему платили как поэту большого масштаба. И он, и Зинаида Николаевна умели быть, несмотря на начавшуюся голодовку, приветливыми хлебосолами. По всей повадке они были настоящими "молодыми".

Сергею доставляло большое удовольствие повторять рассказ о своём сватовстве, связанном с поездкой на пароходе, о том, как он "окрутился" на лоне северного пейзажа. Его, тогда еще не очень избалованного чудесами, восхищала эта неприхотливая романтика и тешило право на простые слова: «У меня есть жена».

Тенишевское училище (ныне ― Учебный театр «На Моховой» Российского государственного института сценических искусств).
Архитектор: Р. А. Берзен.
Год постройки: 1898-1900.

В 1915 году в Петрограде при содействии С. Городецкого сложилась группа крестьянских поэтов «Краса». В нее вошли Н. Клюев, С. Есенин, С. Клычков, А. Ремизов и А. Ширяевец. Одним из лидеров литературного сообщества считался Клюев, «ревностно отстаивающий право на существование специфической крестьянской поэзии». Поэтические выступления группы отличались нарочитой стилизацией, сопровождались ряжением в крестьянские одежды и исполнением народных рязанских и заонежских частушек, прибасок, канавушек в духе «мнимого народничества», как отмечала авторитетная газета «Биржевые ведомости».
Об одном выступлении группы крестьянских поэтов С. М. Городецкий вспоминал: «Общее выступление у нас <"Красы"> было только одно: в Тенишевском училище — вечер "Краса".

Выступали Ремизов, Клюев, Есенин и я. Есенин читал свои стихи, а кроме того, пел частушки под гармошку и вместе с Клюевым — страдания. Это был первый публичный успех Есенина, не считая предшествовавших закрытых чтений в литературных собраниях».
На вечере молодым поэтом С. Есениным были прочитаны поэма «Русь» и цикл стихов «Маковые побаски». По словам З. Ясинской, С. Городецкому «пришла мысль нарядить Есенина в шелковую голубую рубашку, которая очень шла ему. Костюм дополняли плисовые шаровары и остроносые сапожки из цветной кожи, даже, кажется, на каблучках».

Тенишевское училище (ныне ― Учебный театр «На Моховой» Российского государственного института сценических искусств).
Архитектор: Р. А. Берзен.
Год постройки: 1898-1900.

В 1915 году в Петрограде при содействии С. Городецкого сложилась группа крестьянских поэтов «Краса». В нее вошли Н. Клюев, С. Есенин, С. Клычков, А. Ремизов и А. Ширяевец. Одним из лидеров литературного сообщества считался Клюев, «ревностно отстаивающий право на существование специфической крестьянской поэзии». Поэтические выступления группы отличались нарочитой стилизацией, сопровождались ряжением в крестьянские одежды и исполнением народных рязанских и заонежских частушек, прибасок, канавушек в духе «мнимого народничества», как отмечала авторитетная газета «Биржевые ведомости».
Об одном выступлении группы крестьянских поэтов С. М. Городецкий вспоминал: «Общее выступление у нас <"Красы"> было только одно: в Тенишевском училище — вечер "Краса".

Выступали Ремизов, Клюев, Есенин и я. Есенин читал свои стихи, а кроме того, пел частушки под гармошку и вместе с Клюевым — страдания. Это был первый публичный успех Есенина, не считая предшествовавших закрытых чтений в литературных собраниях».
На вечере молодым поэтом С. Есениным были прочитаны поэма «Русь» и цикл стихов «Маковые побаски». По словам З. Ясинской, С. Городецкому «пришла мысль нарядить Есенина в шелковую голубую рубашку, которая очень шла ему. Костюм дополняли плисовые шаровары и остроносые сапожки из цветной кожи, даже, кажется, на каблучках».

«Нет, никогда, ничей я не был современник, мне не с руки почет такой…»

Имя поэта, по словам А. З. Манфред, занимает особое место в русской литературе XX века, «стоит особняком, в стороне от больших путей развития поэзии, в стороне от боевых литературных лагерей — пролетарского, крестьянского, новобуржуазного, в стороне от расположенных между ними промежуточных бивуаков». О своем положении в мире литературы О. Мандельштам писал так: «Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию, но вскоре стихи мои сольются с ней, кое-что изменив в ее строении и составе».

Автор сборников стихов «Камень», «Tristia» («Скорбные элегии»), «Стихотворения», автобиографической прозы «Шум времени», «Египетская марка», путевых очерков, книги статей «О поэзии» и др. Погиб в лагерях ГУЛАГа.

(1891–1938) — поэт,

прозаик и переводчик, эссеист, критик, литературовед.

Объединение «Звучащая раковина».Доходный дом М. В. Воейковой.
Архитектор: А. П. Максимов, А. М. Горностаев, гражд. инж. С. И. Минаш.
Год постройки: 1841, 1855-1856, 1909–1910.

«Звучащая раковина» — это литературное объединение молодых поэтов Петрограда, организованное в 1921 году при «Цехе поэтов» (1-й «Цех поэтов» основан Н. Гумилевым и С. Городецким осенью 1911 года как общество начинающих литераторов, выделившихся из так называемой «Академии стиха»).
Ида Наппельбаум вдохновенно писала о новом замысле идеолога, поэта Н. Гумилева:
«В конце зимы 1921 года мы почувствовали необходимость в создании Объединения. Имя ему придумал сам мэтр. «Звучащая Раковина», – сказал он после недолгого размышления. Не каждому из нас оно пришлось по вкусу: некоторым казалось, что мы уже течение, литературное явление, как вдруг… всего лишь раковина. Но он был совершенно прав. Пусть каждый поет на свой лад еще не окрепшим голосом. Это еще не оркестр. И все же «Звучащая Раковина» уже несет в себе отзвуки великого океана Поэзии».

Руководителем «Звучащей раковины», как и объединения «Цех поэтов», являлся Н. С. Гумилев. В состав новой литературной группы входили 12 человек: И.Наппельбаум, Ф. Наппельбаум, Н. Сурина, А. Федорова (в замужестве Вагинова), В. Лурье, О. Зив (Вихман), К. Вагинов, П. Волков, А. Столяров, Т.Рагинский-Карейво, В. Миллер и Н. Чуковский.
Собрания «Звучащей раковины» проходили в Студии Н. Гумилева в Доме Искусств; позднее — устраивались в ателье фотографа М. Наппельбаума на Невском проспекте, 72 («Салон Наппельбаумов») и продолжались там до 1925 года. В 1921 был издан альманах «Звучащей раковины», в котором были напечатаны стихи Вагинова, сестер Наппельбаум и других участников группы, а в 1923 вышел первый сборник участников объединения «Город», в котором также были представлены пьеса Л. Лунца «Бертран де Борн» и его рецензия на роман И. Эренбурга «Хулио Хуренито», стихи Н. Тихонова, статья И. Груздева о М. Гершензоне. Среди последних изданий «Звучащей раковины» ― две книги стихов ‒ Ф. Наппельбаум «Стихи (1921-1925)» и И. Наппельбаум «Мой дом».

Поэт Н. Тихонов о собраниях «Звучащей раковины»:

«В "Звучащей раковине" было человек десять-двенадцать, по-моему, не больше. Очень известный в то время фотограф Наппельбаум, он снимал даже Ленина, покровительствовал поэтам. Его дочери Фрида и Ида писали стихи и были в студии Гумилева. Наппельбаум приглашал к себе поэтов и устраивал вечера. Так как молодых поэтов было много, то сидели просто на полу, и иногда им выдавали по бутерброду. А если появлялись маститые, те садились на стулья. И все читали по очереди стихи. <…> Группа была неоднородна, с пестрым по интересам составом участников. Лучшим поэтом "Звучащей раковины" был Вагинов, что признавалось всеми, как и то, что Музой была Фредерика Наппельбаум. Собрания "Звучащей раковины" сочетали в себе занятия по поэтическому мастерству, чтение стихов, их обсуждение, а также различные развлечения».

Из воспоминаний В. Лурье:

«Как сейчас помню октябрьский петербургский день, туманное небо, моросит, прыгаю через лужи на Исаакиевской площади, и бегу в Дом Искусства, на углу Мойки и Невского на лекцию "Теории поэзии". Ник<олай> Степ<анович> читает раз в неделю, по средам от 6 до 8 часов вечера.
Вхожу в боковую маленькую столовую против кухни, там происходили занятия. Длинная узкая комната, посредине стол, покрытый белой скатертью, вокруг стола студисты, а спиной к двери перекинув ногу на ногу – лектор.
Т<ак> к<ак> я опоздала на три лекции, то забираюсь в конец комнаты и из своего угла разглядываю Гумилева; у него над левым глазом темное пятно, и все время пускает он густые кольца дыма; на столе перед ним лежит темная черепаховая коробка с папиросами, ну совсем большая мыльница (без нее нельзя себе и представить Ник<олая> Степановича)».

Объединение «Звучащая раковина».Доходный дом М. В. Воейковой.
Архитектор: А. П. Максимов, А. М. Горностаев, гражд. инж. С. И. Минаш.
Год постройки: 1841, 1855-1856, 1909–1910.

«Звучащая раковина» — это литературное объединение молодых поэтов Петрограда, организованное в 1921 году при «Цехе поэтов» (1-й «Цех поэтов» основан Н. Гумилевым и С. Городецким осенью 1911 года как общество начинающих литераторов, выделившихся из так называемой «Академии стиха»).
Ида Наппельбаум вдохновенно писала о новом замысле идеолога, поэта Н. Гумилева:
«В конце зимы 1921 года мы почувствовали необходимость в создании Объединения. Имя ему придумал сам мэтр. «Звучащая Раковина», – сказал он после недолгого размышления. Не каждому из нас оно пришлось по вкусу: некоторым казалось, что мы уже течение, литературное явление, как вдруг… всего лишь раковина. Но он был совершенно прав. Пусть каждый поет на свой лад еще не окрепшим голосом. Это еще не оркестр. И все же «Звучащая Раковина» уже несет в себе отзвуки великого океана Поэзии».

Руководителем «Звучащей раковины», как и объединения «Цех поэтов», являлся Н. С. Гумилев. В состав новой литературной группы входили 12 человек: И.Наппельбаум, Ф. Наппельбаум, Н. Сурина, А. Федорова (в замужестве Вагинова), В. Лурье, О. Зив (Вихман), К. Вагинов, П. Волков, А. Столяров, Т.Рагинский-Карейво, В. Миллер и Н. Чуковский.
Собрания «Звучащей раковины» проходили в Студии Н. Гумилева в Доме Искусств; позднее — устраивались в ателье фотографа М. Наппельбаума на Невском проспекте, 72 («Салон Наппельбаумов») и продолжались там до 1925 года. В 1921 был издан альманах «Звучащей раковины», в котором были напечатаны стихи Вагинова, сестер Наппельбаум и других участников группы, а в 1923 вышел первый сборник участников объединения «Город», в котором также были представлены пьеса Л. Лунца «Бертран де Борн» и его рецензия на роман И. Эренбурга «Хулио Хуренито», стихи Н. Тихонова, статья И. Груздева о М. Гершензоне. Среди последних изданий «Звучащей раковины» ― две книги стихов ‒ Ф. Наппельбаум «Стихи (1921-1925)» и И. Наппельбаум «Мой дом».

Поэт Н. Тихонов о собраниях «Звучащей раковины»:

«В "Звучащей раковине" было человек десять-двенадцать, по-моему, не больше. Очень известный в то время фотограф Наппельбаум, он снимал даже Ленина, покровительствовал поэтам. Его дочери Фрида и Ида писали стихи и были в студии Гумилева. Наппельбаум приглашал к себе поэтов и устраивал вечера. Так как молодых поэтов было много, то сидели просто на полу, и иногда им выдавали по бутерброду. А если появлялись маститые, те садились на стулья. И все читали по очереди стихи. <…> Группа была неоднородна, с пестрым по интересам составом участников. Лучшим поэтом "Звучащей раковины" был Вагинов, что признавалось всеми, как и то, что Музой была Фредерика Наппельбаум. Собрания "Звучащей раковины" сочетали в себе занятия по поэтическому мастерству, чтение стихов, их обсуждение, а также различные развлечения».

Из воспоминаний В. Лурье:

«Как сейчас помню октябрьский петербургский день, туманное небо, моросит, прыгаю через лужи на Исаакиевской площади, и бегу в Дом Искусства, на углу Мойки и Невского на лекцию "Теории поэзии". Ник<олай> Степ<анович> читает раз в неделю, по средам от 6 до 8 часов вечера.
Вхожу в боковую маленькую столовую против кухни, там происходили занятия. Длинная узкая комната, посредине стол, покрытый белой скатертью, вокруг стола студисты, а спиной к двери перекинув ногу на ногу – лектор.
Т<ак> к<ак> я опоздала на три лекции, то забираюсь в конец комнаты и из своего угла разглядываю Гумилева; у него над левым глазом темное пятно, и все время пускает он густые кольца дыма; на столе перед ним лежит темная черепаховая коробка с папиросами, ну совсем большая мыльница (без нее нельзя себе и представить Ник<олая> Степановича)».

Арт-кафе «Бродячая собака». Дом Жако.
Архитектор: К. И. Росси, П. П. Жако.
Год постройки: 1831

Знаменитое литературно-художественное кабаре «Бродячая собака» (Общество интимного театра) просуществовало в Санкт-Петербурге (Петрограде) с 1912 по 1915 год. В небольшом обустроенном подвале, владельцем которого был драматический актер и режиссер Борис Пронин, собирались поэты, артисты, художники и музыканты. Здесь они «могли приткнуться, дешево покормиться и быть у себя...». Так описывал непринужденную атмосферу кабаре поэт Борис Садовской: «Окон в подвале не было. Две низкие комнаты расписаны яркими, пестрыми красками, сбоку буфет. Небольшая сцена, столики, скамьи, камин. Горят цветные фонарики. В подвале душно, накурено, но весело». В «Бродячей собаке» устраивались концерты, вечера поэзии, импровизированные спектакли, в оформлении которых принимали известные художники. Например, помещение «артистического подвала» расписывали С. Судейкин, В. Белкин, Н. Кульбин, А. Яковлев, Н. Сапунов, Б. Григорьев.

Уютная обстановка, отсутствие условностей, узкий круг приглашенных – словом, в кабаре всегда царила дружеская атмосфера, где «все знакомы».
Пронин всем говорил «ты».
– Здравствуй, – обнимал он кого-нибудь попавшегося ему у входа в «Бродячую Собаку». – Что тебя не видно? Как живешь? Иди скорей, наши (широкий жест в пространство) все там…
Ошеломленный или польщенный посетитель – адвокат или инженер, впервые попавший в «Петербургское Художественное общество», как «Бродячая Собака» официально называлась, беспокойно озирается – он незнаком, его приняли, должно быть, за кого-то другого? Но Пронин уже далеко.
«С улицы» в «Бродячую собаку» не пускали: вход в заведение осуществлялся только по рекомендации или приглашению, для людей посторонних, так называемых «фармацевтов», он был возможен лишь за большую плату. Среди завсегдатаев «Бродячей собаки» были Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Мейерхольд, М. Кузмин, Г. Иванов, В. Хлебников, О. Мандельштам и другие.

О. Мандельштам в «Бродячей собаке»

Участники объединения «Цех поэтов» облюбовали подвал кабаре «Бродячей собаки» с самого его возникновения. Уже 13 января 1912 года на вечере, посвященном К. Бальмонту, на сцене литературно-артистического кабаре выступали Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, З. Гиппиус. Анна Ахматова вспоминала об одной встрече в знаменитом подвале с О. Мандельштамом так: «В январе 1914 г. Пронин устроил большой вечер "Бродячей собаки" не в подвале у себя, а в каком-то большом зале на Конюшенной. Обычные посетители терялись там среди множества "чужих" (т. е. чуждых всякому искусству) людей. Было жарко, людно, шумно и довольно бестолково. Нам это наконец надоело, и мы (человек 20–30) пошли в "Собаку" на Михайловской площади. Там было темно и прохладно. Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько человек из зала стали просить меня почитать стихи. Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: "Как вы стояли, как вы читали" и еще что-то про "шаль". Так родилось стихотворение "Вполоборота, о, печаль"…».

Вполоборота, о, печаль!
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
Зловещий голос – горький хмель –
Души расковывает недра:
Так – негодующая Федра –
Стояла некогда Рашель.
<1914>

Арт-кафе «Бродячая собака». Дом Жако.
Архитектор: К. И. Росси, П. П. Жако.
Год постройки: 1831

Знаменитое литературно-художественное кабаре «Бродячая собака» (Общество интимного театра) просуществовало в Санкт-Петербурге (Петрограде) с 1912 по 1915 год. В небольшом обустроенном подвале, владельцем которого был драматический актер и режиссер Борис Пронин, собирались поэты, артисты, художники и музыканты. Здесь они «могли приткнуться, дешево покормиться и быть у себя...». Так описывал непринужденную атмосферу кабаре поэт Борис Садовской: «Окон в подвале не было. Две низкие комнаты расписаны яркими, пестрыми красками, сбоку буфет. Небольшая сцена, столики, скамьи, камин. Горят цветные фонарики. В подвале душно, накурено, но весело». В «Бродячей собаке» устраивались концерты, вечера поэзии, импровизированные спектакли, в оформлении которых принимали известные художники. Например, помещение «артистического подвала» расписывали С. Судейкин, В. Белкин, Н. Кульбин, А. Яковлев, Н. Сапунов, Б. Григорьев.

Уютная обстановка, отсутствие условностей, узкий круг приглашенных – словом, в кабаре всегда царила дружеская атмосфера, где «все знакомы».
Пронин всем говорил «ты».
– Здравствуй, – обнимал он кого-нибудь попавшегося ему у входа в «Бродячую Собаку». – Что тебя не видно? Как живешь? Иди скорей, наши (широкий жест в пространство) все там…
Ошеломленный или польщенный посетитель – адвокат или инженер, впервые попавший в «Петербургское Художественное общество», как «Бродячая Собака» официально называлась, беспокойно озирается – он незнаком, его приняли, должно быть, за кого-то другого? Но Пронин уже далеко.
«С улицы» в «Бродячую собаку» не пускали: вход в заведение осуществлялся только по рекомендации или приглашению, для людей посторонних, так называемых «фармацевтов», он был возможен лишь за большую плату. Среди завсегдатаев «Бродячей собаки» были Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Мейерхольд, М. Кузмин, Г. Иванов, В. Хлебников, О. Мандельштам и другие.

О. Мандельштам в «Бродячей собаке»

Участники объединения «Цех поэтов» облюбовали подвал кабаре «Бродячей собаки» с самого его возникновения. Уже 13 января 1912 года на вечере, посвященном К. Бальмонту, на сцене литературно-артистического кабаре выступали Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, З. Гиппиус. Анна Ахматова вспоминала об одной встрече в знаменитом подвале с О. Мандельштамом так: «В январе 1914 г. Пронин устроил большой вечер "Бродячей собаки" не в подвале у себя, а в каком-то большом зале на Конюшенной. Обычные посетители терялись там среди множества "чужих" (т. е. чуждых всякому искусству) людей. Было жарко, людно, шумно и довольно бестолково. Нам это наконец надоело, и мы (человек 20–30) пошли в "Собаку" на Михайловской площади. Там было темно и прохладно. Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько человек из зала стали просить меня почитать стихи. Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: "Как вы стояли, как вы читали" и еще что-то про "шаль". Так родилось стихотворение "Вполоборота, о, печаль"…».

Вполоборота, о, печаль!
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
Зловещий голос – горький хмель –
Души расковывает недра:
Так – негодующая Федра –
Стояла некогда Рашель.
<1914>

Мемориальный адрес. Доходный дом графини М. Э. Клейнмихель.
Архитектор: А. Ткаченко, инж. В. А. Владычанский, арх. И. А. Претро.
Год постройки: 1896-1897, 1901, надстроен в 1910 -1911.

В квартире № 35 проживали родители поэта Осипа Мандельштама — Эмилий Вениаминович Мандельштам и Флора Осиповна Вербловская. В этой мрачной квартире, раскалывавшейся «на династии и столетия», жил и сам поэт, на тот момент уже публикующийся автор. Георгий Иванов, близкий друг О. Мандельштама, описывал неуютную атмосферу этого дома: «Мрачная… квартира. Обеды в грозном молчании… страх звонка, страх телефона. Тень судебного пристава…»
В этой квартире Мандельштам прожил недолго ― с 1916 по 1917 год. Окна его комнаты выходили на Каменноостровский проспект, который поэт назвал «легкомысленным красавцем», «молодым и безработным хлыщом», в чьей «трамвайной голове» свистит ветер, доносящийся с моря.

«На последней квартире, ― вспоминал брат поэта Е. Э. Мандельштам, ― бывали два поэта, Н. Гумилев и Г. Иванов. Гумилев приходил в форме вольноопределяющегося, с двумя Георгиями. Г. Иванов оставил в моей памяти неприятный след. Ни тогда, ни позднее я не мог понять эту многолетнюю дружбу брата с Ивановым».
Это последний адрес поэта, связанный с историей семьи.

Мемориальный адрес. Доходный дом графини М. Э. Клейнмихель.
Архитектор: А. Ткаченко, инж. В. А. Владычанский, арх. И. А. Претро.
Год постройки: 1896-1897, 1901, надстроен в 1910 -1911.

В квартире № 35 проживали родители поэта Осипа Мандельштама — Эмилий Вениаминович Мандельштам и Флора Осиповна Вербловская. В этой мрачной квартире, раскалывавшейся «на династии и столетия», жил и сам поэт, на тот момент уже публикующийся автор. Георгий Иванов, близкий друг О. Мандельштама, описывал неуютную атмосферу этого дома: «Мрачная… квартира. Обеды в грозном молчании… страх звонка, страх телефона. Тень судебного пристава…»
В этой квартире Мандельштам прожил недолго ― с 1916 по 1917 год. Окна его комнаты выходили на Каменноостровский проспект, который поэт назвал «легкомысленным красавцем», «молодым и безработным хлыщом», в чьей «трамвайной голове» свистит ветер, доносящийся с моря.

«На последней квартире, ― вспоминал брат поэта Е. Э. Мандельштам, ― бывали два поэта, Н. Гумилев и Г. Иванов. Гумилев приходил в форме вольноопределяющегося, с двумя Георгиями. Г. Иванов оставил в моей памяти неприятный след. Ни тогда, ни позднее я не мог понять эту многолетнюю дружбу брата с Ивановым».
Это последний адрес поэта, связанный с историей семьи.

(1893–1930) — поэт,

драматург, сценарист, художник, редактор журналов «ЛЕФ», «Новый ЛЕФ»; один из основоположников футуризма.

О. Мандельштам включал Владимира Маяковского в число тех великих русских поэтов, которые даны нам «не на вчера, не на завтра, а навсегда» («Выпад», 1924). Устремленность Маяковского «в завтрашний день», в будущее, отмечала и М. Цветаева, она писала: «Своими быстрыми ногами Маяковский ушагал далеко за нашу современность и где-то за каким-то поворотом долго ещё нас будет ждать» («Эпос и лирика современной России», 1932). Наделенный многими талантами, В. Маяковский реализовал себя в творчестве как поэт и художник (вспомните знаменитую серию агитационных плакатов в «Окнах РОСТА»), драматург, редактор журнала «ЛЕФ», сценарист, актер кино, организатор группы «Комфут» (Коммунистический футуризм) и ЛЕФ (Левый фронт искусств). Автор множества стихотворений, поэм «Облако в штанах», «Война и мир», «Человек», «150 000 000», «Во весь голос», «Хорошо!», пьес «Мистерия-буфф», «Клоп», «Баня» и др. Однако масштаб личности поэта можно оценить только в контексте истории XX века, истории русского авангарда, в широком русле современной ему литературы.

Доходный дом П. П. Чеснокова.
Архитектор: П.М.Мульханов.
Год постройки: 1910.
Адрес: Воскова ул., 8.

В 1912 году открыто заявила о себе литературная группа, организованная Давидом Бурлюком. «Мы, революционеры искусства, — декларировал Д. Бурлюк, — обязаны втесаться в жизнь улиц и площадей, мы всюду должны нести протест и клич пугачевский "Сарынь на кичку!". Нашим наслаждением должно быть отныне эпатирование буржуа. Пусть цилиндр Маяковского и наши пестрые одежды будут противны обывателям. Больше издевательства над мещанской сволочью! Мы должны разрисовать свои лица, а в петлицы вместо роз вдеть крестьянские деревянные ложки!»

В доме на улице Большой Белозерской, 8 (ныне – Воскова) в комнате Н. Бурлюка, младшего брата футуриста, собирались поэты, которые именовали себя «Гилейцами» ‒ по названию давно исчезнувшей греческой колонии Гилея.
Группа, в которую вошли В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский, Е. Гуро, Б. Лившиц, А. Крученых, не имела постоянного состава, однако костяк объединения составляли братья Бурлюки. Как отмечал в своих воспоминаниях Б. Лившиц: «Мы и не заметили, как стали гилейцами. Это произошло само собой, по общему молчаливому соглашению, точно так же, как, осознав общность наших целей и задач, мы не принесли друг другу клятв Ганнибала в верности любым принципам».
Внешний эпатаж отличал всех членов группы. Малевич ходил с деревянной ложкой в петлице пиджака, Кручёных — с повешенной на шнурке через шею диванной подушечкой, Давид Бурлюк носил ожерелье, Маяковский любил облачаться в яркие — красные или жёлтые — кофты.

По словам В. Шершеневича, именно Д. Бурлюк поднёс «Маяковского на блюде публике, разжевал и положил в рот».

Доходный дом П. П. Чеснокова.
Архитектор: П.М.Мульханов.
Год постройки: 1910.
Адрес: Воскова ул., 8.

В 1912 году открыто заявила о себе литературная группа, организованная Давидом Бурлюком. «Мы, революционеры искусства, — декларировал Д. Бурлюк, — обязаны втесаться в жизнь улиц и площадей, мы всюду должны нести протест и клич пугачевский "Сарынь на кичку!". Нашим наслаждением должно быть отныне эпатирование буржуа. Пусть цилиндр Маяковского и наши пестрые одежды будут противны обывателям. Больше издевательства над мещанской сволочью! Мы должны разрисовать свои лица, а в петлицы вместо роз вдеть крестьянские деревянные ложки!»

В доме на улице Большой Белозерской, 8 (ныне – Воскова) в комнате Н. Бурлюка, младшего брата футуриста, собирались поэты, которые именовали себя «Гилейцами» ‒ по названию давно исчезнувшей греческой колонии Гилея.
Группа, в которую вошли В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский, Е. Гуро, Б. Лившиц, А. Крученых, не имела постоянного состава, однако костяк объединения составляли братья Бурлюки. Как отмечал в своих воспоминаниях Б. Лившиц: «Мы и не заметили, как стали гилейцами. Это произошло само собой, по общему молчаливому соглашению, точно так же, как, осознав общность наших целей и задач, мы не принесли друг другу клятв Ганнибала в верности любым принципам».
Внешний эпатаж отличал всех членов группы. Малевич ходил с деревянной ложкой в петлице пиджака, Кручёных — с повешенной на шнурке через шею диванной подушечкой, Давид Бурлюк носил ожерелье, Маяковский любил облачаться в яркие — красные или жёлтые — кофты.

По словам В. Шершеневича, именно Д. Бурлюк поднёс «Маяковского на блюде публике, разжевал и положил в рот».

Доходный дом В. П. Брискорна.
Архитектор: А. Н. Веретенников.
Год постройки: 1898-1900.
Адрес: Жуковского ул., 7.

Летом 1915 года приятельница В. Маяковского Эльза Каган, будущая писательница Э. Триоле, за которой в то время ухаживал поэт, привезла его в гости к сестре в Малаховку. Здесь Маяковский впервые познакомился с Лилей и ее мужем Осипом.
Из воспоминаний Лили Брик:
«Прошло около месяца после случайной встречи в Малаховке. Мы жили в Петрограде в крошечной квартире. Как-то вечером после звонка в передней я услышала знакомый голос и совершенно неожиданно

вошел Маяковский — приехал из Куоккалы, загорелый, красивый, сразу занял собой всё пространство и стал хвастаться, что стихи у него самые лучшие, что мы их не понимаем, что и прочесть-то их не сумеем и что, кроме его стихов, гениальны еще стихи Ахматовой. Меня в детстве учили, что нехорошо хвастаться, и я сказала ему, стараясь быть вежливой, что его произведений я, к сожалению, не читала, но прочесть их попробую правильно, если они у него с собой. Есть" Мама и убитый немцами вечер". Я прочла всё как надо, Володя очень удивился и спросил: "Не нравится? ". Я знала, что авторов надо хвалить, но меня так возмутило Володино нахальство, что я ответила: «Не особенно».
В ту первую встречу поэт прочел только что написанное «Облако в штанах».
Лиля Брик: «...между двумя комнатами – столовой и так называемым кабинетом, чтобы выиграть место, была вынута дверь. Маяковский встал, прислонясь к дверной раме. "Облако" было чисто от руки переписано в тетрадку. Он читал наизусть, но тетрадку держал в руках. Вещь была только что написана, он хотел, чтобы понравилось. Ему недавно исполнилось 22 года. Он сильно загорел. На нем была очень тонкая из голубой канвы рубашка. Было жарко. Воротник расстегнут. Изумительные стихи, голос, плечи, глаза – все изумительное. Это было то, о чем давно мечтали, чего ждали. Последнее время ничего не хотелось читать. Вся поэзия казалась никчемной – писали не те, и не так, и не про то, – а тут вдруг и тот, и так, и про то».
Эта встреча стала роковой для поэта: Лиля Брик стала музой, главной и роковой любовью Маяковского. Сначала Владимир Маяковский стал постоянным гостем в доме Бриков, а вскоре и совсем переехал с Надеждинской (сейчас – ул. Маяковского) в квартиру на улице Жуковского. Так началась их «l amour de trois» – «любовь на троих».

Доходный дом В. П. Брискорна.
Архитектор: А. Н. Веретенников.
Год постройки: 1898-1900.
Адрес: Жуковского ул., 7.

Летом 1915 года приятельница В. Маяковского Эльза Каган, будущая писательница Э. Триоле, за которой в то время ухаживал поэт, привезла его в гости к сестре в Малаховку. Здесь Маяковский впервые познакомился с Лилей и ее мужем Осипом.
Из воспоминаний Лили Брик:
«Прошло около месяца после случайной встречи в Малаховке. Мы жили в Петрограде в крошечной квартире. Как-то вечером после звонка в передней я услышала знакомый голос и совершенно неожиданно

вошел Маяковский — приехал из Куоккалы, загорелый, красивый, сразу занял собой всё пространство и стал хвастаться, что стихи у него самые лучшие, что мы их не понимаем, что и прочесть-то их не сумеем и что, кроме его стихов, гениальны еще стихи Ахматовой. Меня в детстве учили, что нехорошо хвастаться, и я сказала ему, стараясь быть вежливой, что его произведений я, к сожалению, не читала, но прочесть их попробую правильно, если они у него с собой. Есть" Мама и убитый немцами вечер". Я прочла всё как надо, Володя очень удивился и спросил: "Не нравится? ". Я знала, что авторов надо хвалить, но меня так возмутило Володино нахальство, что я ответила: «Не особенно».
В ту первую встречу поэт прочел только что написанное «Облако в штанах».
Лиля Брик: «...между двумя комнатами – столовой и так называемым кабинетом, чтобы выиграть место, была вынута дверь. Маяковский встал, прислонясь к дверной раме. "Облако" было чисто от руки переписано в тетрадку. Он читал наизусть, но тетрадку держал в руках. Вещь была только что написана, он хотел, чтобы понравилось. Ему недавно исполнилось 22 года. Он сильно загорел. На нем была очень тонкая из голубой канвы рубашка. Было жарко. Воротник расстегнут. Изумительные стихи, голос, плечи, глаза – все изумительное. Это было то, о чем давно мечтали, чего ждали. Последнее время ничего не хотелось читать. Вся поэзия казалась никчемной – писали не те, и не так, и не про то, – а тут вдруг и тот, и так, и про то».
Эта встреча стала роковой для поэта: Лиля Брик стала музой, главной и роковой любовью Маяковского. Сначала Владимир Маяковский стал постоянным гостем в доме Бриков, а вскоре и совсем переехал с Надеждинской (сейчас – ул. Маяковского) в квартиру на улице Жуковского. Так началась их «l amour de trois» – «любовь на троих».

Дом Грузинова.
Архитектор: А. В. Голле.
Год постройки: 1830-е, 1969 – надстройка.
Адрес: Разъезжая улица, 31.

В литературном салоне Сологуба на Разъезжей улице, 31, куда съезжался весь Петербург, в конце 1915 ‒ начале 1916 гг. произошла первая встреча Владимира Маяковского с Сергеем Есениным.
В. В. Каменский вспоминал об этом знакомстве поэтов так: «Однажды на званом ужине у Федора Сологуба, после выступления Маяковского, хозяин попросил прочитать свои стихи белокурого паренька, приехавшего будто бы только сейчас из деревни. И вот на середину зала вышел деревенский кудрявый парень, похожий на нестеровского пастушка, в смазных сапогах, в расшитой узорами рубахе, с пунцовым поясом. Это был Сергей Есенин.

Слегка нараспев, крестьянским, избяным голосом он прочитал несколько маленьких стихотворений о полях, о березках. Прочитал хорошо, скромно улыбаясь. А когда стали просить еще, заявил:
― Где уж нам, деревенским, схватываться с городскими Маяковскими. У них и одежда, и щиблеты модные, и голос трубный, а мы ведь тихенькие, смиренные.
― Да ты не ломайся, парень, ‒ пробасил Маяковский, ‒ не ломайся, миленок, тогда и у тебя будут модные щиблеты, помада в кармане и галстук с аршин».
В статье «Как делать стихи?» (1926 г.) Маяковский изложил этот эпизод несколько по-другому. Есенин показался поэту неестественным, «опереточным, бутафорским», но он высоко оценил его поэтические способности. «Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны. Но малый он был как будто смешной и милый, ― писал Маяковский. ― Уходя, я сказал ему на всякий случай:
— Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!»

Дом Грузинова.
Архитектор: А. В. Голле.
Год постройки: 1830-е, 1969 – надстройка.
Адрес: Разъезжая улица, 31.

В литературном салоне Сологуба на Разъезжей улице, 31, куда съезжался весь Петербург, в конце 1915 ‒ начале 1916 гг. произошла первая встреча Владимира Маяковского с Сергеем Есениным.
В. В. Каменский вспоминал об этом знакомстве поэтов так: «Однажды на званом ужине у Федора Сологуба, после выступления Маяковского, хозяин попросил прочитать свои стихи белокурого паренька, приехавшего будто бы только сейчас из деревни. И вот на середину зала вышел деревенский кудрявый парень, похожий на нестеровского пастушка, в смазных сапогах, в расшитой узорами рубахе, с пунцовым поясом. Это был Сергей Есенин.

Слегка нараспев, крестьянским, избяным голосом он прочитал несколько маленьких стихотворений о полях, о березках. Прочитал хорошо, скромно улыбаясь. А когда стали просить еще, заявил:
― Где уж нам, деревенским, схватываться с городскими Маяковскими. У них и одежда, и щиблеты модные, и голос трубный, а мы ведь тихенькие, смиренные.
― Да ты не ломайся, парень, ‒ пробасил Маяковский, ‒ не ломайся, миленок, тогда и у тебя будут модные щиблеты, помада в кармане и галстук с аршин».
В статье «Как делать стихи?» (1926 г.) Маяковский изложил этот эпизод несколько по-другому. Есенин показался поэту неестественным, «опереточным, бутафорским», но он высоко оценил его поэтические способности. «Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны. Но малый он был как будто смешной и милый, ― писал Маяковский. ― Уходя, я сказал ему на всякий случай:
— Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!»

наст. имя — Надежда Александровна Лохвицкая (Бучинская)

(1872–1952) — прозаик и поэт, мастер фельетона, критик, драматург, переводчик, мемуарист; одна из самых ярких фигур русской литературы начала XX века.

«Лучшей, изящнейшей юмористкой современности» называл Тэффи А. Амфитеатров. Во втором десятилетии XX века Тэффи была настоль популярна, что ее часто сравнивали с признанным королем смеха Аркадием Аверченко.

Автор стихов, юмористических рассказов, фельетонов; сотрудник знаменитого юмористического журнала «Сатирикон» (1908-1913) и «Новый Сатирикон» (1913-1918); сестра поэтессы Мирры Лохвицкой (известной под именем «русская Сафо»). Тэффи печаталась в многочисленных периодических изданиях: журналах − «Зарницы», «Сигнал», «Красный смех», «Почтальон», «Беседа», «Огонек», ежемесячном приложении к «Ниве», «Театр и Искусство», газетах − «Биржевые ведомости», «Речь», «Русское слово». Входила в Союз драматических и музыкальных писателей. Первая ее пьеса «Женский вопрос» (1907), «комедия-шутка в одном действии», была поставлена в Петербургском драматическом (Суворинском) театре. Тэффи эмигрировала во Францию после 1919 года, где продолжила свою литературную деятельность.

Дом Грузинова.
Архитектор: А. В. Голле.
Год постройки: 1830-е, 1969 - надстройка.
Адрес: Разъезжая ул., 31

Скромный, почти неприметный дом на Разъезжей, 31 в начале XX века был известен на весь Петербург. В квартире №4 находился литературный салон Федора Сологуба и его супруги Анастасии Чеботаревской. «В квартире на Разъезжей собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург», ‒ писал К. Эрберг. О большой квартире поэта с просторным залом для приема гостей, где «царили поэзия, мистика и эротизм», сохранилось множество воспоминаний современников.

В одном из очерков поэт Игорь Северянин описал салон Сологуба:

«Когда я познакомился в октябре 1912 года с Сологубом, <...> он жил на Разъезжей улице в бельэтаже, где изредка давал многолюдные вечера, на которых можно было встретить многих видных представителей литературно-театрального Петербурга. Собирались обыкновенно поздно: часам к десяти-одиннадцати и засиживались до четырех-пяти утра. Люди же более близкие, случалось, встречали в столовой, за утренним чаем, и запоздалый зимний рассвет. <...> Собиравшиеся вполголоса беседовали по гpуппам, хозяин обходил то одну, то другую группу, иногда на мгновение присаживаясь и вставляя, как всегда, значительно несколько незначительных фраз. Затем все как-то само собой стихало, и поэты и актеры по предложению Сологуба читали стихи. Аплодисменты не были приняты, и поэтому после каждой пиесы возникала подчас несколько томительная пауза. Большей частью читал сам Сологуб и я, иногда — Ахматова, Тэффи, Глебова-Судейкина (стихи Сологуба), Вл. Бестужев-Гиппиус и К. Эрберг».
В 1908 пьеса Тэффи «Царица Шаммурамат» была рекомендована Ф. Сологубом для постановки в Театре В. Ф. Комиссаржевской.
Из воспоминаний Тэффи о Ф. Сологубе:
«Что за человек Сологуб, понять было трудно. Его отношение ко мне я тоже не понимала. Казалось бы, совершенно безразлично. Но вот неожиданно узнаю, что мою пьесу "Царица Шамурамат" (я тогда увлекалась Древним Востоком) он старался устроить в театр Комиссаржевской.
Раз как-то пришел он ко мне с Георгием Чулковым. Я была в самой лютой неврастении. Чулков ничего не заметил, а Сологуб странно-пристально присматривался ко мне и все приговаривал:
— Так-так. Так-так.
Вечером пришел снова и настаивал, чтобы я пошла с ним в ресторан обедать, и оттуда повел по набережной.
— Не надо вам домой торопиться. Дома будет хуже.
Была белая ночь, нервная и тоскливая, как раз бы Рыцарю Смерти поговорить о своей Даме. Но он был неестественно весел, болтал и шутил, и я поняла, что он жалеет меня и хочет развлечь. Потом выяснилось, что так это и было. Его мертвые глаза видели многое, живым глазам недоступное и ненужное».

Дом Грузинова.
Архитектор: А. В. Голле.
Год постройки: 1830-е, 1969 - надстройка.
Адрес: Разъезжая ул., 31

Скромный, почти неприметный дом на Разъезжей, 31 в начале XX века был известен на весь Петербург. В квартире №4 находился литературный салон Федора Сологуба и его супруги Анастасии Чеботаревской. «В квартире на Разъезжей собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург», ‒ писал К. Эрберг. О большой квартире поэта с просторным залом для приема гостей, где «царили поэзия, мистика и эротизм», сохранилось множество воспоминаний современников.

В одном из очерков поэт Игорь Северянин описал салон Сологуба:

«Когда я познакомился в октябре 1912 года с Сологубом, <...> он жил на Разъезжей улице в бельэтаже, где изредка давал многолюдные вечера, на которых можно было встретить многих видных представителей литературно-театрального Петербурга. Собирались обыкновенно поздно: часам к десяти-одиннадцати и засиживались до четырех-пяти утра. Люди же более близкие, случалось, встречали в столовой, за утренним чаем, и запоздалый зимний рассвет. <...> Собиравшиеся вполголоса беседовали по гpуппам, хозяин обходил то одну, то другую группу, иногда на мгновение присаживаясь и вставляя, как всегда, значительно несколько незначительных фраз. Затем все как-то само собой стихало, и поэты и актеры по предложению Сологуба читали стихи. Аплодисменты не были приняты, и поэтому после каждой пиесы возникала подчас несколько томительная пауза. Большей частью читал сам Сологуб и я, иногда — Ахматова, Тэффи, Глебова-Судейкина (стихи Сологуба), Вл. Бестужев-Гиппиус и К. Эрберг».
В 1908 пьеса Тэффи «Царица Шаммурамат» была рекомендована Ф. Сологубом для постановки в Театре В. Ф. Комиссаржевской.
Из воспоминаний Тэффи о Ф. Сологубе:
«Что за человек Сологуб, понять было трудно. Его отношение ко мне я тоже не понимала. Казалось бы, совершенно безразлично. Но вот неожиданно узнаю, что мою пьесу "Царица Шамурамат" (я тогда увлекалась Древним Востоком) он старался устроить в театр Комиссаржевской.
Раз как-то пришел он ко мне с Георгием Чулковым. Я была в самой лютой неврастении. Чулков ничего не заметил, а Сологуб странно-пристально присматривался ко мне и все приговаривал:
— Так-так. Так-так.
Вечером пришел снова и настаивал, чтобы я пошла с ним в ресторан обедать, и оттуда повел по набережной.
— Не надо вам домой торопиться. Дома будет хуже.
Была белая ночь, нервная и тоскливая, как раз бы Рыцарю Смерти поговорить о своей Даме. Но он был неестественно весел, болтал и шутил, и я поняла, что он жалеет меня и хочет развлечь. Потом выяснилось, что так это и было. Его мертвые глаза видели многое, живым глазам недоступное и ненужное».

Дом А. Г. Губкина – Дом Таля.
Архитектор: М. А. Ливен.
Год постройки: 1770, 1830.
Адрес: Невский пр., 6.

В 1905 году в литературном приложении к журналу «Нива» был напечатан первый рассказ Тэффи «Рубин принцессы». «Нива» позиционировалась как иллюстрированный журнал для семейного чтения, который был ориентирован, главным образом, на обывателя. В журнале публиковались литературные произведения, исторические, научно-популярные очерки, репродукции и гравюры картин современных художников. В настоящее время в доме на Невском, 6 располагается кафе-кондитерская. Здесь варят вкусный кофе. Не проходите мимо пирожных и французских булок.

Разговор с Тэффи о кошках и не только.

Ирина Одоевцева описывала один разговор с Тэффи, случившийся в Биаррице:
− Мне было бы не так грустно и скучно в этом противном Биаррице, если бы у меня была кошка, − мечтательно говорит Тэффи, снова сидя со мной на террасе кафе. − С кошкой мне было бы легче. Только чем бы я стала ее кормить? Ведь я и сама живу впроголодь. А кошка ужасная привередница − той дряни, которой я питаюсь, я ей давать не посмела бы. Да она бы только фыркнула презрительно − станет она рютабагу (т.е. брюкву) есть! Замяукала бы, требуя печенки или рыбы. Но где их взять? Нет, лучше уж одной мучиться. Что бы я стала делать, если бы моя кошка от голода кричала?
Да, Тэффи любит кошек. Так же, как Колетт. Обе они о кошках много писали.
− Я просто не понимаю, как можно не любить кошек, − продолжает Тэффи. − Для меня человек, не любящий кошек, всегда подозрителен, с изъяном, наверно. Неполноценный. Вот даже Вера Николаевна Бунина − на что уж, кажется, она добра и мила, а что она не переносит кошек, боится их, как стена между ней и мной. Близости, дружбы между нами настоящей быть не может. Всегда чувствую отчужденность. Симпатизирую ей сдержанно, признаю все ее бесспорные качества. Но кошек ей простить не могу. Люди для меня делятся на тех, кто любит кошек, и кто их не любит. Человек, не любящий кошек, никогда не станет моим другом. И наоборот, если он кошек любит, я ему многое за это прощаю и закрываю глаза на его недостатки. Вот, например, Ходасевич. Он любил кошек и даже написал стихи о своем коте Муре...
− А вы, Надежда Александровна, − спрашиваю я, − вы тоже писали стихи о кошках?
− А еще бы! И очень много. У меня кошачьих стихов набралось бы на целый том. Но они слишком интимны, чтобы их обнародовать, предавать гласности. Хотите, прочту какое-нибудь из них?
Я, конечно, хочу. И она начинает:
Белолапка − серокошка
Раз уселась на окошко,
А по улице идет
Очень важный тигрокот.

Дом А. Г. Губкина – Дом Таля.
Архитектор: М. А. Ливен.
Год постройки: 1770, 1830.
Адрес: Невский пр., 6.

В 1905 году в литературном приложении к журналу «Нива» был напечатан первый рассказ Тэффи «Рубин принцессы». «Нива» позиционировалась как иллюстрированный журнал для семейного чтения, который был ориентирован, главным образом, на обывателя. В журнале публиковались литературные произведения, исторические, научно-популярные очерки, репродукции и гравюры картин современных художников. В настоящее время в доме на Невском, 6 располагается кафе-кондитерская. Здесь варят вкусный кофе. Не проходите мимо пирожных и французских булок.

Разговор с Тэффи о кошках и не только.

Ирина Одоевцева описывала один разговор с Тэффи, случившийся в Биаррице:
− Мне было бы не так грустно и скучно в этом противном Биаррице, если бы у меня была кошка, − мечтательно говорит Тэффи, снова сидя со мной на террасе кафе. − С кошкой мне было бы легче. Только чем бы я стала ее кормить? Ведь я и сама живу впроголодь. А кошка ужасная привередница − той дряни, которой я питаюсь, я ей давать не посмела бы. Да она бы только фыркнула презрительно − станет она рютабагу (т.е. брюкву) есть! Замяукала бы, требуя печенки или рыбы. Но где их взять? Нет, лучше уж одной мучиться. Что бы я стала делать, если бы моя кошка от голода кричала?
Да, Тэффи любит кошек. Так же, как Колетт. Обе они о кошках много писали.
− Я просто не понимаю, как можно не любить кошек, − продолжает Тэффи. − Для меня человек, не любящий кошек, всегда подозрителен, с изъяном, наверно. Неполноценный. Вот даже Вера Николаевна Бунина − на что уж, кажется, она добра и мила, а что она не переносит кошек, боится их, как стена между ней и мной. Близости, дружбы между нами настоящей быть не может. Всегда чувствую отчужденность. Симпатизирую ей сдержанно, признаю все ее бесспорные качества. Но кошек ей простить не могу. Люди для меня делятся на тех, кто любит кошек, и кто их не любит. Человек, не любящий кошек, никогда не станет моим другом. И наоборот, если он кошек любит, я ему многое за это прощаю и закрываю глаза на его недостатки. Вот, например, Ходасевич. Он любил кошек и даже написал стихи о своем коте Муре...
− А вы, Надежда Александровна, − спрашиваю я, − вы тоже писали стихи о кошках?
− А еще бы! И очень много. У меня кошачьих стихов набралось бы на целый том. Но они слишком интимны, чтобы их обнародовать, предавать гласности. Хотите, прочту какое-нибудь из них?
Я, конечно, хочу. И она начинает:
Белолапка − серокошка
Раз уселась на окошко,
А по улице идет
Очень важный тигрокот.

Дом Д. Л. Парфенова на Николаевской (ныне ― Марата ул., 7) не сохранился. Он был снесён вместе с Троицкой церковью (Стремянная ул., 21/5) в 1966 году.

Собрания на Николаевской, 7 были широко известны в литературном мире как «Пятницы Случевского», куда сходился весь поэтический мир Петербурга. «Пятницы», или, как их называли, «Сборища птичек певчих», продолжили традицию литературных собраний, заведённую поэтом Я. П. Полонским. Литературные вечера проходили сначала на квартире Случевского в доме на углу Стремянной, позднее – на Николаевской (ныне Марата), 7. Завсегдатаями «пятниц» были Д. Мережковский, З. Гиппиус, С. Андреевский, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, А. Коринфский, К. Фофанов, иногда Вл. Соловьев, О. Чюмина, Т. Щепкина-Куперник, В. Величко, «Лейтенант С.» – сын Случевского, «молодой поэт, подававший большие надежды». После смерти К. К. Случевского в 1904 году «пятницы» были переименованы в «вечера», которые продолжались до октября 1917 года.

Нечастой гостьей в доме К. Случевского была поэтесса Мирра Лохвицкая («русская Сафо») – родная сестра Тэффи, к которой хозяин дома относился с большой теплотой, называл «сердечно чтимой поэтессой».
18 февраля 1906 года (в один день с А. А. Блоком) Тэффи (Надежда Лохвицкая) вошла в престижный литературный кружок.
Тэффи о себе:
«Я родилась в Петербурге весной, а, как известно, наша петербургская весна весьма переменчива: то сияет солнце, то идёт дождь. Поэтому и у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее»

Дом Д. Л. Парфенова на Николаевской (ныне ― Марата ул., 7) не сохранился. Он был снесён вместе с Троицкой церковью (Стремянная ул., 21/5) в 1966 году.

Собрания на Николаевской, 7 были широко известны в литературном мире как «Пятницы Случевского», куда сходился весь поэтический мир Петербурга. «Пятницы», или, как их называли, «Сборища птичек певчих», продолжили традицию литературных собраний, заведённую поэтом Я. П. Полонским. Литературные вечера проходили сначала на квартире Случевского в доме на углу Стремянной, позднее – на Николаевской (ныне Марата), 7. Завсегдатаями «пятниц» были Д. Мережковский, З. Гиппиус, С. Андреевский, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, А. Коринфский, К. Фофанов, иногда Вл. Соловьев, О. Чюмина, Т. Щепкина-Куперник, В. Величко, «Лейтенант С.» – сын Случевского, «молодой поэт, подававший большие надежды». После смерти К. К. Случевского в 1904 году «пятницы» были переименованы в «вечера», которые продолжались до октября 1917 года.

Нечастой гостьей в доме К. Случевского была поэтесса Мирра Лохвицкая («русская Сафо») – родная сестра Тэффи, к которой хозяин дома относился с большой теплотой, называл «сердечно чтимой поэтессой».
18 февраля 1906 года (в один день с А. А. Блоком) Тэффи (Надежда Лохвицкая) вошла в престижный литературный кружок.
Тэффи о себе:
«Я родилась в Петербурге весной, а, как известно, наша петербургская весна весьма переменчива: то сияет солнце, то идёт дождь. Поэтому и у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее»